“Деловая Россия” начала опрос в субъектах РФ о готовности предпринимателей использовать труд заключенных.
Как говорят в объединении, при вовлеченности бизнеса можно заменить тюремные сроки на принудительные работы для около 100 тыс. человек. Заместитель главы Минюста Всеволод Вуколов считает инициативу по использованию исправительных центров полезной, так как она позволяет осужденным “избегать пагубного влияния тюремной субкультуры”.
Итоги опроса станут известны в сентябре. В привлечении труда заключенных могут быть заинтересованы организации в сферах строительства, сельского хозяйства, лесной отрасли, добывающей промышленности и швейного производства, сообщает РИА “Новости”.
По данным Минюста, на перевод имеют право больше 180 тыс. осужденных. Сегодня в России действует 220 исправительных центров с возможностью размещения больше 200 тыс. осужденных. Треть из них созданы на базе предприятий по их инициативе.
Своим мнением об этой инициативе с поделилась доктор экономических наук, заместитель директора по научной работе Института социально-экономических проблем народонаселения ФНИСЦ РАН, профессор департамента социологии Финансового университета при Правительстве РФ Ольга Александрова:
— Если честно, меня такая инициатива настораживает по ряду причин. Во-первых, и наши исследования, касающиеся занятости населения, и просто общение со знакомыми, говорят о том, что существенной части обычных добропорядочных россиян нелегко найти работу, особенно в возрасте старше 40 лет. Более того, есть фактор цифровых технологий, которые неслучайно называют “безлюдными технологиями”.
То есть государству нужно бы думать о том, как эффективно занять имеющихся сегодня работников и куда деть работников, которые будут высвобождаться на фоне все более широкого внедрения цифровых технологий. Мы же видим обратное — идею привлечь в экономику дополнительную и весьма специфическую рабочую силу. Это говорит о том, что планируется консервация отсталых форм производства, использующих физический труд, а не внедрение современной техники, да и мотивация у работающих принудительно совершенно другая. Таким образом, заранее программируется сохранение в этих отраслях низкой производительности труда.
Во-вторых, для экономического развития важна общественная атмосфера. Почему наш бизнес так любил использовать труд гастарбайтеров из Средней Азии, что завозил их даже в трудоизбыточные районы Юга России (об этом свидетельствовали и наши исследования)? Потому что это была рабочая сила очень непритязательная с точки зрения условий труда, техники безопасности и тому подобного. И к тому же платили не просто мало — можно было и вовсе не заплатить. Взаимодействие с такой безответной, по сути, рабской рабочей силой, не может не развращать работодателей. И если вчера наш бизнес предпочитал использовать не труд готовых работать россиян, а труд беззащитных мигрантов, то завтра ищущим работу законопослушным россиянам будут предпочитать труд заключенных. А войдя во вкус, бизнес захочет иметь таких работников как можно больше, тем более, что мигранты из Средней Азии, как показывают исследования моих коллег-специалистов по миграции, на фоне девальвации рубля и других ограничений все больше переориентируются на другие страны — Турцию, страны Ближнего Востока и так далее.
Отсюда еще одна грозная перспектива — рост числа так нужных бизнесу физически крепких заключенных. Боюсь, что с учетом специфики работы нашей правоохранительной и судебной системы и невнятного законодательства, организовать это будет не так сложно.
Если же пытаться оценить успешность проекта, то тут самое важное — а что понимать под успехом? Если успехом является полученные таким образом сверхприбыли нашего бизнеса (кстати, весьма монополизированного в этих отраслях), то вероятность успеха высока — “Деловая Россия” выходит с такой идеей, вероятно, с санкции властей. Если же говорить о, как это называлось ранее, народном хозяйстве и населении России, то трудно назвать успехом связанную с реализацией такого проекта консервацию технологической отсталости в экономике и дискриминацию в сфере труда законопослушных граждан в пользу использования труда правонарушителей. Не говоря уже о создании экономических стимулов для увеличения числа заключенных.
Весь технологически развитый мир думает, что делать с теми, кто будет высвобождаться на фоне все более широкого внедрения автоматизации, роботизации и искусственного интеллекта, а мы — как легитимизировать рабский труд. И сходу заявляется о 100 тысячах человек — если планируется (а судя по таким идеям, это так) копать “котлован” лопатой и киркой, то это мизерная цифра. Но как мы говорили — достаточно только начать, а дальше легко войдут во вкус. И оправдания начинанию уже придумали: инициатива позволяет осужденным “избегать пагубного влияния тюремной субкультуры”, по словам замглавы Минюста Всеволода Вуколова. Но было бы желание или, точнее, задача — можно придумать еще десяток оправданий в пользу этой идеи.
Повышение правовой культуры населения реализуется совсем иными способами, в которых мы явно не преуспели. Это, прежде всего, представление о законах как о справедливых — а для этого нужно, чтобы принимающий их парламент был реальным представительным органом; неотвратимость наказания, для чего нужна независимая и не коррумпированная судебная власть; наконец, равенство всех перед законом. Перевод из “зэков” в “рабы” вряд ли принципиально что-то меняет. А трудовое перевоспитание в соответствующих учреждениях есть и сегодня.
С учетом того, что подобное зондирование общественного мнения не может проходить без санкции властей, то за этой идеей, видимо, стоят интересы субъектов, так или иначе, аффилированных с властью. Никакого общественно-полезного эффекта от этой идеи не вижу, угрозы же для экономики и общества, как мне кажется, налицо.